Смерть в кармане - Илья Бушмин

– Каких-нибудь – это каких?

– На ваш вкус, Оля, – Гущин снова просиял. – Я вам доверяю.

Оля кивнула, улыбнувшись в ответ. Начало положено, обрадовался Гущин.

Когда он вернулся за столик, уже прилично подвыпившие Богданов и Курилин ударились в пьяные рассуждения.

– Люди всегда боятся других людей, – язык Богданова чуть заплетался. – Это у нас в подкорке, с первобытных времен. А уж в местах большого скопления людей тем более. А метро – это втройне стресс. И потому, что душегубка, куда все забиваются, как кильки в банке. И потому, что такое это место, откуда так просто не выйдешь. Ну и плюс шум… Сто децибел, нехило, а? А в итоге мы имеем что? В итоге мы имеем инструмент разрушения психики людей.

– Хм, – отозвался Гущин.

Богданов рассердился.

– Ты мне тут не хмыкай. Я под землей 15 лет оттарабанил вместе с, вон, Серегой. И всякое повидал. Ты вот знаешь, пацан, что почти две трети москвичей – две трети, твою мать! – в метро себя чувствуют не в своей тарелке? А процентов 20—25 человек вообще никогда сюда не заходят. Почему? Потому что психика разрушается. Не выдерживают люди. Страх иррациональный, мать его. Здесь переплетаются почти все человеческие фобии. Страх замкнутного пространства, страх заразиться, страх попасть под колеса, страх стать жертвой… Метро – это воплощение почти всех наших страхов, парень. Я на своем веку много смертей в метро повидал. Ты вот знал, парень, от чего умирают сами работники метрополитена?

– От того, от чего и все, наверное, – пожал плечами Гущин.

– Базара нет, в основном так. Но есть у них и профессиональная болезнь. Знаешь, какая? Ишемическая, мать твою, болезнь сердца. Человек не относится к тем, кто боится метро. Он тут работает. И все нормально. Но каждый день, незаметно, исподтишка, метро разрушает его сердце – каждый раз, когда человечек спускается под землю. Тик-так, чувачок, тик-так. Тик-так…

Гущин выслушивал нечто подобное целый месяц. С тех пор, как перешагнул порог их ОВД на метрополитене.

Вообще, Гущин не собирался служить в метро. Так карта легла. В полиции Москвы из-за участившихся карманных краж создали особые курсы, которые должны были пройти большинство работавших на «земле» оперов-территориалов. Гущин, тянувший лямку в должности младшего оперуполномоченного, исключением не стал и был направлен на недельное повышение квалификации в школу полиции. Здесь перед ними предстал сухенький усатый мужичок, объявивший, что 30 лет своей жизни он боролся с карманниками – и теперь расскажет и покажет им, как это делать.

– В нашем деле есть свои сложности, – рассказывал преподаватель. – Преступление-то неочевидное. В 99% случаев потерпевший не подозревает, что уже стал потерпевшим. Чтобы все прошло, как по маслу, мы должны не просто зафиксировать факт преступления. Мы должны поймать карманника за руку, а потом еще и обработать терпилу, чтобы он проверил карманы и согласился написать заявление.

На курсах Гущин узнал, что с каждым годом карманных краж становится в Москве все больше. Город прирастает округами, разрастается, увеличивается количество приезжих. Сухая статистика: на одну зарегистрированную карманную кражу приходится до 70 незарегистрированных. Это значит, что ежегодно в столице жертвами карманников становятся более 700 тысяч человек. Каждый год в Москве расстается с кошельками количество людей, сопоставимое с крупным российским городом.

– Посмотрите на людей в метро глазами карманника, и вы многое увидите, – вещал педагог в погонах. – Москвичи ведь ведут себя так, как будто они спят и видят, чтобы их обокрали. Особенно женщины. Классический вариант: мадам, которая повесила сумку на плечо и думает, что теперь ее вещи в безопасности. Она в этом так уверена, что часто даже молнию не додумывается закрыть! Она считает, что следит за вещами. Ничего глупее быть не может. Каждая такая женщина – ходячая жертва карманника. Вопрос не в том, щипнут ли ее – вопрос в том, когда это будет.

На курсах Гущин выяснил, какие основные типы карманников существуют. Раньше он и не подозревал, что их так много. Простейший карманник – так называемый посадочный вор. Такой работает на остановках: срисовывает, когда люди в ожидании метро или автобуса проверяют кошельки или возятся с телефонами, запоминает, в какие карманы отправляется имущество – и ждет посадки в транспорт. Во время толчеи происходит сам «щипок». Другой распространенный тип – бакланщики, работающие в парах. Один отвлекает внимание жертвы. Второй совершает кражу, прикрывая рывок сумкой или пакетом. А еще есть салонные воры, пинцетники, писаки, трясуны и другие.

Каждый день с 9 утра до 1—2 часов дня слушатели изучали теорию. А потом переодевались в штатское и выдвигались «закреплять результаты» «в поле».

– Запомните обобщенный портрет среднего щипача, – учил их инструктор. – Ему от 20 до 35 лет, иногда больше. Чаще всего худощавый. Одевается неброско, в серое или темное, чтобы ничем не выделяться в толпе. И, конечно, взгляд. Щипач смотрит, не как все. Он следит не за прибывающим транспортом, потому что плевать ему, куда ехать, он никуда не торопится. Он следит за пассажирами. Ищет лоха. Взгляд, как правило, направлен вниз. В руках обычно газета, или пакет, или легкая сумка. Что это, зачем? Правильно, это ширма.

«Полигоном» для обкатки получаемых знаний стали самые неблагоприятные места Москвы по части карманных краж. Несколько рынков, автовокзалы – и, конечно, метрополитен. Особенно его южная и восточная части, где наблюдается самое большое количество краж.

По итогам занятий оказалось, что Гущин вошел в число лучших на курсе. И его, неожиданно для себя самого, направили в отдел по борьбе с карманниками. Так он и стал младшим соратником Богданова.

Следующий день вроде бы ничем не отличался от предыдущих. Но – только вроде бы. На самом деле именно тогда, на следующий день, все и началось.

2

– На три часа, – буркнул Богданов, меняя марафет – убирая в карман бейсболку и натягивая капюшон кофты на затылок.

Справа, на три часа, Гущин разглядел в толпе снующих по платформе пассажиров двоих знакомых. Лично Гущин не успел с ними познакомиться, зато хорошо знал обоих по фотографиям – в его обязанности, как новичка, входило ежедневное изучение фототеки всех зарегистрированных и проходящих по досье полиции метрополитена карманников. Короткостриженый, небритый Ваха в серой ветровке. И 26-летний щуплый, с восточным разрезом глаз, Кузьма. Это была его кличка. Оба топтались у края платформы, делая вид, что ждут поезд – а сами украдкой сканировали сумки потенциальных жертв.

– Заходи слева.

Когда подошел поезд, опера загрузились в вагон вслед за Вахой и Кузьмой. Гущин заметил, как те обменялись едва заметными жестами.

– Договариваются, кто будет щипать, а кто прикрывать, – шепнул Богданов. – Эти двое часто вместе работают.

В качестве жертвы они выбрали семейную пару. Полная низенькая женщина с сумкой и ее тщедушный мужичок в старомодных стареньких очках. Ваха протиснулся к ним – очевидно, роль прикрытия досталась ему. Он встал боком между супругами, блокируя и отсекая мужичка. А затем принялся привлекать к себе внимания, громко и противно собирая в горле мокроту – так, как часто делают заядлые курильщики. Супруги, как и должно быть, зашевелились, чтобы вернуть равновесие. В этот момент позади женщины начал работать Кузьма. Прикрываясь пакетом, он потянул пальцы к ее сумочке. Гущин этого не видел, но угадал по характерному движению плеча.

Продвигаясь вперед и не сводя глаз с Кузьмы, Гущин успел заметить кошелек в его руке. Секунда – и кошелек отправился назад в сумочку. Очевидно, Кузьма поспешил, потому что женщина что-то почувствовала. Она строго обернулась и сказала:

– Эй!

В этот момент перед ними вырос Богданов.

– Антоха, этого держи! – бросил, теперь уже не таясь, он Гущину, а сам схватил Кузьму за запястье. – Не шевелись, Кузьма. Женщина, полиция. Проверьте свой кошелек.

– Что? – растерялась та. – Чего это? Чего?

Богданов повторил. Гущин тем временем блокировал Ваху. По его бегающим глазам, которые он бросал на двери вагона, Гущин понял, что карманник рассматривает и версию побега, и покачал головой:

– Не советую, хуже будет.

В этот момент поезд стал замедляться, за окном замелькали колонны, а уставший голос по громкоговорителю объявил станцию – «Парк культуры». Богданов вывел на платформу Кузьму, Гущин Ваху, растерянные супруги выбрались следом. Присев на скамейку у одной из колонн, женщина забралась в свою сумочку и принялась в ней рыскать. Нашла кошелек, открыла, зашевелила пальцами и губами. Подняла глаза.

– У меня не пропало ничего.

– Пересчитайте.

– Да не пропало ничего, говорю. Столько же, сколько и было. Что я, денег своих не знаю?